Так как крыша, кажется, уверенно вернулась на законное место, Мышатинка решила, что такое добро точно не должно пропадать зазря. И задумала немного пожевать любимой травы; той, которая требует чуть больше мозгодвижений, чем "сижу, смотрю на экран, пока не засну".
На этот раз в мои жадные лапки попал, на удивление, не кайдан. А очень даже волшебная сказка, самое раннее из дошедших до нас произведение хэйанской эпохи*, -
"Повесть о старике Такэтори" (
он же Гога, он же Жора она же "Такэтори-моноготари", она же "Такэтори-но окина моноготари", она же "Повесть о К
агуя-хим
э"
.
Прародительница японской прозы"Не в наши дни, а давно-давно жил старик Такэтори. Бродил он по горам и долинам, рубил бамбук и мастерил из него разные изделия на продажу. Потому и прозвали его Такэтори - тот, кто добывает бамбук". Однажды в чаще леса находит он в стебле бамбука прекрасное дитя - крохотную девочку "ростом всего в три вершка". Такэтори забирает ребенка домой, и они с женой воспитывают найденыша как родную дочь.
Кагуя-химэ на удивление быстро растет, и вот уже через три месяца превращается в девушку ослепительной красоты. Прослышав о том, мужчины по всей стране заочно влюбились в нее и пришли свататься. Но она всем отказывала, и постепенно женихи один за другим "сходили с дистанции". Наконец, осталось всего пятеро самых упорных. Каждый из них получает от Кагуя-химэ задание. Счастливчик, который выполнит просьбу строптивицы, сможет рассчитывать на ее руку и сердце...
В этой волшебной сказке очень сильно чувствуется влияние Индии и Китая на японскую мифологическую культуру того периода. Даже сам образ прекрасной девы из другого мира, временно пребывающей в теле человека, заимствован оттуда. Тем не менее, к чести автора (который, к слову, неизвестен) стоит отметить, что он весьма искусно переработал все заимствованные мотивы, подкрепив их японскими верованиями и реалиями своего времени. Считается, что под масками женихов Кагуя-химэ выведены реальные люди, описанные в сатирическом ключе.
Как всякая сказка, «Повесть о старике Такэтори» назидательна. Причем, назидательность эта достаточно «лобовая». Например, в конце каждого из пяти маленьких отрывков, описывающих процесс добычи волшебных предметов по наказу Кагуя-химэ, приводится мораль. Подается она весьма искусно: через устойчивые выражения языка, которые якобы и стали использоваться после описанных в отрывках событий. Например: «С тех пор и говорят при таких неудачах: “Погорело его дело, дымом пошло”». Или: «С тех пор и говорят про таких неудачников: “Напрасно рассыпал он жемчужины своего красноречия”». И даже: «С тех пор и пошла поговорка про таких бесстыдников: “Испить чашу позора”».
Впрочем, при всей своей сказочности «Повесть…» глубоко мифологична, что особенно проявляется во второй половине текста (он вообще очень четко делится на две части: сказочно-сатирическую и лирично-мифологическую). Вопреки ожиданиям читателя, хеппи-энда не случается, события развиваются в полном соответствии с положенной в основу текста легендой. Конец сказки пронзительно-трогателен и символичен. Он явно рассчитан на сопереживание читателя (чего миф зачастую лишен в той мере, в какой такая особенность есть у литературного произведения). Мы не знаем, могли ли события «Повести…» произойти на самом деле, но… «Так говорит старинное предание».
Как я вычитала в этих наших интернетах, существует несколько переводов «Повести…». Мне достался самый популярный и, вероятно, самый удачный, за авторством В. Н. Марковой. И ее мастерством я не могу не восхищаться.
В тексте очень многое строится на игре слов.
Например:
«Но влюбленные, глаз не смыкая, все ночи напролет бродили вокруг ограды (дома Кагуя-химэ – M. G.) и, проделав в ней дырки, заглядывали во двор и вздыхали: «Где ж она? Где ж она?», а многим слышалось: «Где жена? Где жена?» Влюбленные вздыхали: «Мы тоскуем, мы плачем, а от нее ни привета, ни вести…» А людям слышалось: «Мы тоскуем о невесте, о невесте…» Так и родились слова «жена» и «невеста».»
И такого там полный текст. Например, все назидательные выражения, которые я цитировала выше, опираются на игру слов и предшествующий сюжет.
Представляете, какая колоссальная, кропотливая и талантливая работа требовалась, чтобы свести концы с концами, сохранив игру слов, связность эпизодов и сюжет автора? Я безумно пожалела, что не знаю японский язык и не могу посмотреть, как и что обыгрывается в оригинале**. Надо будет поискать другие переводы, может быть, они прольют немного больше света на этот вопрос.
В заключение хочу сказать, что произведение это, несомненно, заслуживает самого пристального и искреннего внимания. Считается, что «Повесть…» стала «прародительницей» последующей японской прозы. В любом случае, в ней нашли отражение все особенности «художественной прозы» (то есть, не мемуарной и не дневниковой) того периода.
*Хэйанская эпоха, или период Хэйан - период я Японии с 794 по 1185 гг., слово в переводе означает "мир", "спокойствие" (назван по тогдашней столице). Эту эпоху принято считать "золотым веком" классической японской литературы.
**Впрочем, комментарии к тексту немного проливают свет на этот вопрос. Например, про процитированный отрывок с «женой» и «невестой» написано, что «В оригинале шуточно обыгрывается этимология слова "свататься", в первоначальном значении "тайно ходить к жене по ночам", - форма брака, бытовавшая при родовом строе, когда жена оставалась в родительском доме». Такой брак, к слову, назывался «цумадой». Он являл собой пережиток матриархата: молодой муж либо входил в семью жены, либо только навещал ее по ночам в родительском доме.
P. S. Мышатинка с этого текста поимела свой личный Мышастинский бонус. Один, из предметов, которые Кагуя-химэ попросила ей достать, - платье из шерсти огненной мыши. Вот что написано в комментариях: «Согласно китайским легендам, горный хребет Куньлунь опоясывают огненные горы. В огне живет мышь ростом больше быка, покрытая густой шелковистой белой шерстью. Выйдя из огня, она обливала себя водой и умирала, а из ее шерсти пряли ткань, которую мыли не в воде, а в пламени». 
@темы:
Японская литература